«‎Я не могла представить, что заниматься современным искусством в России опасно»

5 февраля судья Наталья Афанасьева Ленинского районного суда в Саратове присудила художнице Инне Мосиной штраф 1500 рублей за «‎демонстрацию символики экстремистской организации». Это абсурдное и несправедливое решение. Мосина опубликовала фотографии с радужным флагом в своих соцсетях до того, как решение суда о признании «Международного общественного движения ЛГБТ» экстремистским вступило в силу, а само «движение» было включено в перечень «экстремистских организаций» Минюста. Какую именно символику Минюст определил как «экстремистскую» также не было известно. При составлении протокола Мосину не уведомили о решении суда, она не была ознакомлена с его текстом, в связи с чем была лишена возможности и права знать, в чем выражается противоправность ее поведения. Привлечение Мосиной к административной ответственности нарушает Конституцию РФ и Международный пакт о гражданских и политических правах, которые гарантируют всем гражданам свободу выражения мнений. «Первый отдел» поговорил с Мосиной о том, как развивалось её дело, и что она планирует делать дальше.

— Чем вы занимались до того, как о вас стали писать в связи с делом о «радужной символике»?

— Я занимаюсь концептуальным визуальным искусством: работаю с фото, видео, у меня было несколько инсталляций. Сейчас я закрыла все ресурсы, соцсети, поэтому посмотреть мои работы невозможно, но раньше они были относительно известны, в первую очередь, правда, за границей.

— Темы ваших работ — социально-политические? 

— Нет, это концептуальное искусство, иногда оно связано с тем, что происходит вокруг, но гораздо больше я всегда интересовалась ментальными проблемами и переживаниями. То есть первые годы я исследовала больше внутренние темы, а последнее время — внешние.

У меня были съёмки, посвященные проблеме насилия над женщинами, были — экологии. Я не выбираю сюжеты для своих съёмок, они сами меня выбирают. Это работает так: сначала я чувствую импульс, потом появляется мысль, потом – визуальные решения.

— У вас были выставки?

— Да, недавно моя работа участвовала в выставке Нади Толоконниковой из Pussy Riot в Нью-Йорке. Сейчас я выиграла один международный конкурс и вроде как планируется, что моя работа будет выставлена на Таймс-сквер, на одном из щитов. Не хочу сглазить, но надеюсь скоро всё должно произойти.

— До дела о «радужной символике» вы сталкивались с каким-то давлением, угрозами?

— Да, про меня писали посты, которые выглядели как доносы. А около пяти месяцев назад какой-то чувак из Саратова в каком-то канале в телеграме опубликовал мои личные данные, фотографии, расписал, что я на них нарушила — от оскорбления чувств верующих до «закона об ЛГБТ» — насчитал мне 10 лет тюрьмы. Конечно, никаких подобных нарушений в моих работах нет, но ходить в центр «Э» мне не понравилось. Даже после самого нелепого доноса, тебя всё равно вызывают на беседу.

— С чего началось нынешнее дело? 

— Смотря как посмотреть. Примерно полтора года назад, после одной из съёмок, меня задержали сотрудники ГИБДД и повезли «писать на наркотики». Вообще на ровном месте, без всяких оснований. Я настолько не поверила, что это настоящая полиция, что даже вызвала 911, которые, естественно, ко мне не приехали.

Так вот, сотрудники ГИБДД унижали меня всю дорогу, спрашивали про Навального, иронично называли меня «искусствоведом», говорили, что я занимаюсь «оригами». Я сдала анализы, прошла врачей и нарколог мне в финале сказала: «если вы ничего не принимали, все будет хорошо». Я ответила, что «естественно ничего не принимала, я даже траву ни разу в жизни не пробовала».

Потом меня отвезли обратно к машине (там, кстати, уже стояла Росгвардия), отпустили, я приезжаю домой, смотрю справку, а там написано: «обнаружены признаки наркотического опьянения». Я такая: что?! Чуть поспала и поехала делать независимую экспертизу, которая, естественно, ничего не показала.

А меньше чем через сутки поступил донос на то, что я занимаюсь экстремизмом. О нем я узнала позже, но по датам в материалах дела выходило, что через 20 часов после проверки ГИБДД. В общем, какое-то время у меня было прямо плотное расписание: опросы по экстремизму и дела с ГИБДД.

Мои юристы, справедливости ради, говорят, что не видят никакой связи в этих эпизодах, но вот такое «совпадение».

— А чем закончились эти дела? 

— Ничем. Вместе с юристом мы ходили на опросы по экстремизму, всё объяснили и никакого дела возбуждено не было. С ГИБДД тоже никаких наркотиков мне в итоге не предъявили.

Потом я спрашивала у «эшника», который мной занимался, что со мной будет дальше, пойдет ли дело в суд, могу ли я жить спокойно, или нет? А он ответил: «всё зависит от вас». Вот последние его слова.

И ещё интересная деталь: с тех самых пор меня допрашивают в аэропортах. Каждый раз, когда я улетаю куда-то или возвращаюсь, на паспортном столе смотрят документы, вызывают по рации человека в погонах, и этот человек уводит меня в допросную комнату и начинает задавать мне всякие вопросы.

— Какие например?

— Да разные. Последний раз вообще сказали, что у меня «подозрительное славянское лицо». Это было в Махачкале. Я говорю: «так у вас тоже славянское лицо». А он: «мне можно, я сотрудник». Я в шоке, конечно, была.

В общем, ничего страшного и серьёзного по нынешним меркам не происходит, но последние два года я чувствую, как будто я «на карандаше» у них там. Это, конечно, дискомфортно.

— Вы не думали о том, чтобы уехать из России. Тем более, если ваше искусство востребовано за границей. 

— Оно не настолько востребовано, чтобы я могла там жить — это, во-первых. Во-вторых, мне нравится жить в России. И, в-третьих, я не хочу уезжать отсюда вот так — когда меня выдавливают. Если уезжать, то осознанно, по собственному желанию, а не потому что кто-то принял это решение за меня. Видимо, моя творческая душа ещё не напиталась здесь. Видимо мне нужно больше.

— Давайте перейдем к делу о «радужной символике». Как вы вообще о нём узнали? 

— Мне позвонил участковый и вызвал к себе.

— Что происходило дальше?

— Дальше они [силовики] долго совещались, что делать. Они не знали ничего, даже как оформлять протокол. Как я поняла, участковый ездил советоваться в центр «Э», они там все друг с другом советовались и в итоге решили возбуждать административное дело. Я не пришла на составление протокола по личным причинам, оставив доверенность своему защитнику, сотрудничающему с «Первым отделом».

Силовики отказались составить его в моё отсутствие, хотя кодекс это позволяет, если я была извещена. А дальше они следили за мной весь день. Стучали в дверь, напугали маму. Два, видимо, полицейских целый день сидели под моим домом. То есть тратили столько сил и времени на человека, который проходит по какой-то административке со штрафом до двух тысяч рублей или 15 суток ареста.

Другое дело, что даже штраф в тысячу рублей по этой статье — это очень большая угроза. Второе такое дело — это уже уголовное дело с потенциальным наказанием до четырёх лет. То есть в любой момент они могут вытащить какой-нибудь старый скриншот, которых, я думаю, быть не может, но все-таки, или случится какая-нибудь провокация и тогда это превратится в уголовное дело.

Ощущение такое, что у тебя одна жизнь сгорела и больше «сердечек» не осталось. Так себе с этой мыслью жить.

— Насколько изменится сейчас ваше искусство? Вы будете себя цензурировать?

— Да я и прежние свои работы не оцениваю как опасные. Мне не нравится работать «в лоб», мне нравится интеллектуальность в искусстве, метафоры.

В моих работах нет политических высказываний, нет пропаганды чего-либо и уж экстремизма подавно. Я не собираюсь сама себя цензурировать, только если правоохранители запретят мне что-то конкретное.

Вообще, если честно, ещё три года назад я не могла представить, что просто заниматься современным искусством в России станет опасно. Что это можно будет квалифицировать как экстремизм, что какие-то цвета будут запрещены.

Я оцениваю себя как добропорядочного гражданина, который занимается переработкой мусора, помогает общественным организациям. Я — осознанный, взрослый человек, который не нарушает закон. Я не ожидала, что при таком образе жизни у меня могут возникнуть проблемы с законом.