Как и о чём писать политзаключённым

Неделю назад я получила письмо от никому не известной заключенной — мой контакт она нашла через сарафанное радио. Она сидит в камере, которая «функционирует в режиме СИЗО» при колонии, по обвинению в «подготовке к теракту». Женщина пишет, как полгода не могла ответить даже дочери, потому что элементарно не было конвертов. Рассказывает, как думала, что сойдет с ума от невозможности поговорить хоть с кем-то. В конце она просит помочь. Но не деньгами, не оглаской, не передачами с едой или теплыми вещами. Она просит писать ей почаще, просит общения.

Этот крик о помощи абсолютно понятен. Письма с воли буквально помогают выжить в тюрьме. Вот лишь один из примеров.

Петр Опальник — украинец, который почти год ждет приговора в российском СИЗО за «конфиденциальное сотрудничество» с Украиной. Первое время после ареста он (как и многие заключенные) надеялся, что через пару месяцев все поймут, что он не преступник, и отпустят его домой. Но заседания шли, меру пресечения все продлевали и продлевали, а камера все еще была одиночной. Вскоре надежда пропала, и Петр стал писать депрессивные письма: «Не надо меня хоронить, кремируйте меня, а прах отправьте маме моей — на российской земле не хороните».

Но, как только появилась поддержка с воли — и со стороны адвокатов по соглашению, и просто от незнакомых сочувствующих, — письма Петра изменились. В каждом из них он благодарит за книги, открытки и сканворды, которые ему присылают, а некоторые послания перечитывает по несколько раз: «Очень давно не получал писем от Александра Сергеевича из Балашихи. От него получал очень позитивные письма. Их храню, иногда перечитываю. Очень жду ответ, верю, что очень скоро получу от него весточку».

Иногда я получаю благодарность за письма через много лет. Не столько за свои, сколько за чужие. Когда-то я регулярно проводила вечера писем, а в последние годы публикую фрагменты посланий и личные истории заключенных в «Первом отделе» с одной целью — чтобы о судьбе человека узнали и поддержали. Одна из героинь моих постов — политзаключенная Карина Цуркан, член правления энергетической компании «Интер РАО», осужденная на 15 лет по делу о шпионаже. Она получала и получает не только письма и слова поддержки, но и периодику, с которой сейчас в колониях все больше сложностей.

Карина Цуркан, фото: Евгений Смирнов

Я несколько раз отправляла Карине открытки к праздникам, но все мои большие письма волшебным образом исчезали на столе цензора. Однако, как выяснилось позже, о моем существовании она не просто знала, но и была благодарна за помощь. Во-первых, одно из моих писем пару месяцев назад все же дошло. «Я очень благодарна за ту поддержку, которую вы и неравнодушные люди оказываете. И нуждаюсь в ней», — написала в ответ Цуркан. Во-вторых, с ней связалась одна из журналисток со ссылкой на меня, а спустя пару недель я получила такое сообщение: «Карина передала тебе привет и написала, что через тебя к ней всегда приходит радость».

Отрывок из письма Карины Цуркан:

«Могу точно сказать: в каком бы цейтноте ты ни существовал, увидеть по возвращении с работы/учебы на своей кровати письма, прочесть слова поддержки, порадовать глаз красочной открыткой — жизненно важно для продолжения этого странного пути в очень специфических условиях. И за это — низкий поклон», — политзаключенная Карина Цуркан, письмо из колонии.

Переписка с политзаключенными — это не только «ради них», но и «ради себя». Вскоре они становятся вашими если не друзьями, то хорошими приятелями. Все — действительно все — мои друзья — сидят. Почему так вышло, думать не хочу, видимо, я просто не ищу легких путей для знакомств. Одно из таких знакомств произошло летом этого года.

В июле появились новости о том, что в Самаре задержали девушку, которая якобы склоняла неизвестного к вступлению в легион «Свобода России». Вскоре журналисты выяснили, что «госизмену» и «призывы к терроризму» нашли в ее антивоенных постах. Но адрес для писем этой девушки никто не публиковал. Я вслепую отправила письмо на несколько адресов и получила ответ из ПФРСИ (Помещения, функционирующие в режиме следственного изолятора) при самарской колонии №15. Так мы познакомились с Полиной Евтушенко, той самой «девушкой с синими волосами».

Полина Евтушенко, фото из личного архива

«В первую неделю я была не в себе. Много плакала. Благодарю, что написали. Мне очень не хватает общения», — написала она. В первых письмах мы общались на «вы».

Поля согласилась на публикацию ее адреса и бытовых подробностей. Спустя неделю она начала получать первые послания. Это отрывок из третьего письма от нее: «Больше всего мне помогают письма — письма всех, кто мне написал и поддержал. Даже настроение поменялось и мысли плохие из головы ушли. Я всегда знала, что я не одна. Но знать — это одно, а сейчас я именно чувствую это, общаюсь с такими же, как я, людьми, ощущаю поддержку и верю в лучшее».

Полина стала первым человеком, над письмом которого я рыдала. Мне было бесконечно жаль ее пятилетнюю дочь, которая после задержания Поли сначала звала ее в пустоту, а потом перестала улыбаться, рисовать и разговаривать. Следователь звонки и свидания с ребенком не разрешает, а Полине грозит огромный срок — до 22,5 лет колонии. В общем, если переписываетесь с заключенными, нужно быть готовым к тому, что письма — это не только обсуждения интересных тем и распечатывание мемов, но и тяжелые бытовые подробности.

Анна Архипова, фото: Sota Vision

«Я получила кучу открыток! Честное слово, я даже всплакнула от нежности! Это невероятно трогательно, хочу обнять каждого! И благодарю каждого», — политзаключенная Анна Архипова, письмо из СИЗО.

О чём писать?

Я знаю, что многие не решаются написать письмо в колонию, хотя сочувствуют осужденным, потому что думают: «А что мне писать незнакомому человеку?». Первое письмо, конечно, самое сложное, но я пишу его примерно по одному и тому же сценарию. Сначала приветствие и мини-рассказ о себе. «Я такая-то, занимаюсь тем-то, о вас узнала вот таким образом». Мне кажется, очень важно, чтобы у адресата было представление о том, кто ему пишет. Вы, скорее всего, знаете, как он выглядит, видели его или ее фото и читали информацию о деле в СМИ. Но вот заключенный понятия не имеет, кто вы, сколько вам лет и как вы нашли его адрес.

Второе — слова поддержки и новости. Обычно первое письмо выходит коротким, поэтому я стараюсь дополнить его чем-то полезным. Но пока я понятия не имею, чем заключенный интересуется и что с ним можно обсудить, пересказываю последние новости. По возможности стараюсь найти что-то позитивное или нейтральное — негатива и без моих писем хватает.

Третье — задаю вопросы, чтобы человеку было проще написать ответ. Обычно спрашиваю про интересы, про быт и даю понять, что меня можно попросить прислать что-то нужное. К примеру, некоторые просят отправить новости/научные статьи на конкретную тему или найти количество осужденных по одной из статей УК и написать разброс сроков — эту информацию можно найти, загуглив «статистика Суддепа».

Пару раз случалось так, что заключенный, с которым я общалась через письма, звонил. И это всегда был шок. В ковидные времена я сидела на онлайн-паре, когда мне позвонили с незнакомого номера. Отвечаю и слышу фразу: «Здравствуйте, вам поступил звонок из СИЗО №3. Елена?» — и дальше все как в тумане. Первая мысль — что за херня? Зачем мне звонят из ФСБшного СИЗО? Но потом начинает говорить незнакомый мужской голос, а еще через секунду оказывается, что это фигурант дела «Сети» Витя Филинков — на тот момент мы переписывались около года, я отправляла ему «Немолоко», каши и сладости в СИЗО почтой (видимо, на почтовой коробке он и увидел мой номер), но про то, что ему разрешили звонки, он не говорил.

Виктор Филинков, фото: Давид Френкель / Медиазона

Разговаривали мы меньше положенных 15 минут: Витя предложил сказать под запись пожелания перед митингом (он позвонил за день до акции протеста в поддержку Навального). Потом нас разъединили, а запись я отправила в группу поддержки. Пост до сих пор доступен.

С Витей мы продолжаем общаться. Обсуждаем нелепых животных, репрессии, перекидываемся распечатанными мемами. Еще я каждую осень присылаю ему гербарий, а Витя рассказывает, как превратился в колонии из программиста в швею.

Я часто слышу от людей, не согласных с происходящим в России: «А что я могу сделать?» Люди, которые находятся в России, добавляют: любое действие — очень опасно. Но за письмо самому «вражескому» «врагу народа» никого еще не наказывали. Переписка с политзаключенными — это просто, недорого, безопасно и быстро. Выделите себе для этого хотя бы полчаса в выходной день — неужели у вас не найдется этого времени? Неужели у вас так много более важных дел?

Это поможет вам и это спасает их. Кого-то от депрессивных мыслей или сделки со следствием, а кого-то — от пыток и издевательств. Ведь тех, чьей судьбой интересуются с воли, с меньшей вероятностью будут избивать, шантажировать или унижать.